Пролог
“Esos días azules,
ese sol de la infancia…”
Antonio Machado
«Те синие дни и солнце из детства…»
Последние слова Антонио Мачадо.
Я не думал, что когда-нибудь опубликую эту книгу, потому что наивно полагал, что после распада Союза советское прошлое Грузии останется лишь горьким воспоминанием, но, оказывается, прошлому свойственно возвращаться, особенно тогда, когда мы сами никак не можем с ним расстаться.
Мы распрощались только с тем временем, но не с мышлением страны, которую называли «Империей зла», и где Добро встречалось так редко, что в сверхдержаве, которая первой покорила космос, не смогли сшить джинсы. Что может быть добрей и безобидней джинс? Но в Советском Союзе действительно не освоили их пошива, и нашли самый злой выход – джинсы попросту запретили.
Вожделенные, как и свобода, запрещенные джинсы оказались слаще запретного плода, и советские люди стремились обрести их любым, даже контрабандным путем. Среди ввезенных из разных стран джинс иногда даже можно было найти настоящие! В то время в Грузии многие считали, что настоящие джинсы (да и вообще все настоящее) обязательно должны были быть американскими, ведь советская пропаганда яростнее всего боролась именно с Соединенными Штатами. Идеология Москвы (с особым рвением!) противостояла американским ценностям (в том числе и джинсам), и советские люди наивно полагали, что там, где джинсы, – там и счастье.
А там, где не было джинс, там не было и понятия собственности, как основы независимости, и свободным можно было стать, только сойдя в могилу. Вернее, твоя личная свобода лишь тогда не беспокоила советскую власть, когда ты уже покоился в земле, и поэтому, в отличие от других видов собственности, могилы не отбирали. Советские атеисты прекрасно знали, что, рано или поздно, они тоже будут преданы кладбищенской земле, и проявляли к ней лояльность; более того, они почитали усопших так же, как и все остальные.
Может, существовала и другая причина, но факт остается фактом – могильная земля была единственной формой собственности, которую советской власти не было жаль отдать народу, – с этого и началась деградация советских грузин. Тогда, в советский период, даже вкус у грузин изменился, и люди утратили чувство меры: раз единственным, что составляло их собственность, были могилы, они стали создавать надгробия, такие, каких никогда прежде не было. До того – грузинские могилы были просты до гениальности, но в Советской Грузии изменилось отношение не только к могилам, но и к самой смерти, и на могилах появились мраморные скамейки, столы и даже мотоциклы и автомобили. И хотя эти автомобили при жизни владельцев оформляли на чужое имя, советский грузин точно знал, что, в отличие от всего остального, могильная земля была его неотъемлемой собственностью, на которую никто и никогда уже не посягнет. Поэтому за ней ухаживали, украшали (каждый по своему разумению), обустраивая ту единственную собственность, которой владели. Это было время, когда запрещалось «самовольное строительство»: даже простую стену никто не мог сложить, ни в своем доме, ни во дворе. Но на кладбище советская власть ничему не препятствовала: на могиле можно было хоть дворец возвести, никто и слова бы не сказал, потому что эта земля была землей освобождения, и могила была единственным местом в Советской Грузии, на которое не распространялась советская власть.
У власти тоже были грузины. Они (тогда) больше любили мертвых, чем живых, почитали их больше, чем живых, но для того, чтобы человеку была гарантирована собственная могила, все же существовало одно советское правило – надо было умереть своей смертью. Если убивали они (для этого в Советском Союзе обычно прибегали к расстрелам), то тогда на это нечего было и надеяться: по их логике, расстрелянному могилы не полагалось, лишь грузинская земля, в которой тебя обязательно бы похоронили, но могилы, как таковой, не было бы. Соединился бы ты с грузинской землей где-нибудь подальше от города, тебя швырнули бы в вырытую яму так, чтобы никто этого не видел
ჩუქება
